Вадим Россик - Блеск тела
– Мегапривет, гомик! Уже вечер! Хочеццо фкуснопожрадь!
Очкарик с сожалением отложил в сторону курс для начинающих «Разведение тропических тараканов в домашней неволе». Бурные события последней недели никак не отразились на его внешности. Ни суровых складок на переносице, ни шрамов, ни усталого, все понимающего взгляда. Очкарик остался точно таким же, как раньше: длинным, тощим, в очках, черной одежде и с мятной жвачкой за щекой. Короче, умученным турбоботаном.
– Привет, гомик, – отозвался Очкарик.– Я тоже хочу этого же самого. Пошли на кухню искать что-нибудь в холодильнике. Кстати, на кухне наш «Покрышкин» ждет тебя с оплатой за комнату.
Доброе Утро аккуратно сложил под кровать новые, еще не обтрепанные картонные плакаты с приветствиями для гостей Санкт-Петербурга и в сопровождении друга отправился ужинать. В тесной, заставленной холодильником, столом и тремя табуретками, кухне дед Брюсли пил спорыш за упокой своей ободранной «шестерки». Перед ним лежала газета с заметкой о недавних терактах в Москве.
– Что у нас сегодня на ужин? – спросил хозяина квартиры Доброе Утро. – Я голоден как волк!
Дед Брюсли поставил пустой стакан на стол и назидательно произнес:
– Голод – это правильно, Жека. Учение тибетских мудрецов учит, что голодный волк сильнее сытого.
– Жаль, что Морковки больше нет, – грустно заметил Очкарик, разглядывая внутренности холодильника. – Она бесподобно готовила щи.
Доброе Утро сразу всхлипнул. Он был жалостливым челом.
– Не переживай ты так, – посочувствовал ему Очкарик. – Горем делу не поможешь.
Доброе Утро вытер выступившие слезы и плаксиво сказал:
– Как не переживать? Мы же семья!
Очкарик погладил друга по плечу.
– Ничего, «пончик». Как писал Квинт Гораций Флакк, «Завтра снова мы выйдем в огромное море».
Дед Брюсли вздохнул.
– Время все лечит, Жека. Совет тибетских мудрецов: «Подожди достаточно долго и время избавит тебя от всех несчастий».
Очкарик нарезал хлеба, вареной колбасы, плавленый сырок. К этой нехитрой еде он добавил пучок зеленого лука. Доброе Утро сел на табуретку возле деда Брюсли и они принялись вечерять. За окном сгущались сумерки. Золотой хозяин дня уступил свой небесный трон серебряной владычице ночи. На Счастливой улице стало тихо.
– Ты увиделся со своей знакомой, Жека? – с тревогой спросил дед Брюсли.
Доброе Утро кивнул.
– Увиделся.
– Значит, получил деньги?
– Да, как и было обещано: тысячу долларов.
Дед Брюсли довольно потер ладони.
– Значит, теперь вы сможете рассчитаться за комнату?
– Без проблем, – согласился Доброе Утро.
– А компенсация за мою павшую смертью героя машинку предусмотрена? – остро взглянул дед Брюсли на квартирантов. – Эх, какая «ласточка» пропала!
Доброе Утро смущенно развел руками.
– Простите, дед, но на это мне денег не наскрести.
– А может, найдешь, если поищешь? Машинка-то была зверь! Я ведь только что ходовую перебрал!
Расстроенный дед Брюсли осушил еще один стакан спорыша. Не чокаясь.
– А где ты встретился со своей знакомой? – постарался отвести разговор от опасной темы Очкарик.
– Она сама меня нашла, – ответил Доброе Утро. – Я, как обычно, стоял с плакатами у автовокзала и встречал приезжих. Исполнял свою миссию.
– Твое там стояние, Жека, по общественной полезности равно умению шевелить ушами, – едко заметил дед Брюсли.
– Продолжай, «пончик», не отвлекайся, – не дал сбить друга с толку Очкарик.
Доброе Утро принялся рассказывать:
– Я и говорю: стою, значит у автовокзала, занимаюсь добрыми делами: приветствую народ, машу рукой, улыбаюсь. Создаю позитив…
***
Так оно действительно и было. Время обеда давно миновало. Сверху нещадно палило солнце. Горячий асфальт прилипал к подошвам. Вдоль Обводного канала с лязгом и грохотом текла железная река, словно колонна победоносной механизированной армии, разбавляя нагретый воздух выхлопными газами. Санкт-Петербург неудержимо двигался в будущее
Чтобы успокоить требовательный желудок, Доброе Утро купил на автовокзале шоколадный батончик «Сникерс». Эта штука вполне съедобна, если перед употреблением не читать название продукта задом наперед. Впрочем, так же, как и «Марс». Доброе Утро успел откусить от батончика только один раз, когда сзади его слегка похлопали по плечу.
– Ну, здравствуй, Махатма Ганди, – кокетливо улыбаясь щедро накрашенным ртом, сказала элегантная женщина в летнем брючном костюме. – Помогаешь людям ничего не делать? Как добрался домой?
Опешивший от неожиданности Доброе Утро с трудом узнал в яркой незнакомке строгого майора Траулько.
– Ой, извините, сразу вас не узнал! Богатой будете, – в растерянности промямлил Доброе Утро.
Видя его изумление, Траулько покраснела от удовольствия и взбила прическу повыше. Все же в первую очередь она была красавицей, а только во вторую – офицером полиции. Впрочем, ее начальник, подполковник Пучегоров, считал совершенно наоборот.
– У меня два лица. Одно служебное, а это второе, – засмеялась Траулько.
– Мы только вчера приехали в Питер на поезде. Как узнали, что Морковка погибла, сразу на вокзал и сюда, – объяснил Доброе Утро.
Траулько перестала улыбаться.
– Признайтесь, молодой человек. Где бриллиант?
Это был неловкий момент. Доброе Утро приготовился было крупно солгать, но, поглядев в опушенные приклеенными ресницами жесткие глаза майора, передумал и сказал правду:
– Там же, где и был. В животе у Манчестера.
Траулько болезненно поморщилась, как будто сломала нарощенный ноготь.
– Вы так доведете меня до усыхания мозга, молодой человек. Насколько я знаю, тело Манчестера было кем-то начинено взрывчаткой и почти полностью уничтожено в одном московском офисе. Физически не сохранилось. Вместе с офисом. Рассказывайте-ка по порядку, что с вами стряслось.
Доброе Утро, путаясь и запинаясь, поведал историю невероятного автопробега с четырьмя живыми и одним мертвым участниками.
– Господи! Как же скучно я живу! – пробормотала Траулько, слушая захватывающий рассказ Доброго Утра.
Она на минуту даже забыла о своей внешности, хоть это и звучит совершенно неправдоподобно.
– Значит, вы подсунули Извергу вождя мирового пролетариата? – удивилась Траулько.
Доброе Утро только молча кивнул, состроив покаянное лицо.
– А в Мавзолее, выходит, теперь лежит Манчестер?
– Манчестер.
– А мужики-то и не знают…, – задумчиво протянула Траулько.
Озадаченный майор вытащила из сумочки конверт и протянула Доброму Утру.
– Вот, как договаривались: здесь ровно тысяча долларов.
Уже уходя, Траулько погрозила пальцем.
– Мой вам совет, молодой человек: как можно быстрее забудьте, все, что с вами случилось. И передайте мой совет вашим товарищам. А девушку, конечно, жалко.
Судорожно сжав конверт липкими от шоколада пальцами, Доброе Утро испуганно кивнул, и очаровательный майор Траулько исчезла в вокзальной суете так же неожиданно, как и появилась. На сегодня у нее было намечено много приятных дел: кроме посещения фитнес-центра, договориться с кем нужно об открытии собственного салона красоты на Невском проспекте и записать своих девочек в школу фигурного катания.
Траулько ушла, не посчитав нужным сказать Доброму Утру о том, что вчера вечером неизвестная напористая девица, заморочив голову доктору Мертваго, забрала из морга невостребованное тело Дуремара, отвезла труп в крематорий и вскоре получила банку с прахом. Кто она такая и зачем это сделала, так и осталось тайной.
Доброе Утро, в свою очередь, тоже не стал рассказывать Траулько о странном случае, произошедшим с ним здесь, на автовокзале, всего час назад. Тогда мимо Доброго Утра проезжал огромный двухэтажный автобус, отправлявшийся в Хельсинки. Доброе Утро привычно помахал пассажирам рукой, открыл рот, чтобы пожелать им счастливого пути, но слова заледенели у него в горле. Из окна автобуса на него смотрела коротко стриженая девушка в розовом пиджаке. Девушка равнодушно скользнула глазами по лицу Доброго Утра и отвернулась. Все произошло очень быстро. Он даже не успел подать ей знак. Автобус уехал. Впрочем, если это и была Морковка, она все равно бы его не узнала. Прозопагнозия.
Собрав плакаты, Доброе Утро зашагал домой. По дороге его голову упорно не покидали невеселые мысли: «А может быть, у Морковки тоже было два лица? И возможно ее „Желания Тантры денежного потока“, наконец, исполнились?»
Эпилог. Берлин. Жаркий июль
Моисей Фрутков удобно сидел в инвалидном кресле на балконе берлинской клиники и с отвращением переваривал только что съеденный обед: цыплята с трюфелями и брокколи, фаршированный картофель с травками, маринованные артишоки, винегрет из свеклы с кресс-салатом. И это называется едой? Эти немцы вообще не умеют нормально питаться!
